Обложка Михаила Рогинского

Ликвидация книги Алена Прешака

Славист, воспитанник Высшей Нормальной школы Ален Прешак ездил в Москву еще в 60-70-е годы. Мы познакомились, а вскоре Ален пригласил меня к сотрудничеству. Ему была заказана книжка о советской литературе для знаменитой университетской серии «Que Sais-Je?» («Что я знаю?» Для своего названия она заимствовала девиз Монтеня.) Она возникла в 1941 году в унылое для Франции время; к настоящему времени вышло около 3000 названий. Книжка карманного формата, в ней всегда 100 страниц, и стоит она недорого.
Материалы о Самиздате я собирал уже давно, а Прешак хотел ради научной объективности включить раздел о подпольной литературе. Многие имена прозвучали в этой книжке впервые; Рейн, Кривулин, Лехт, Ровнер, Вс. Некрасов, В. Батшев и другие участники СМОГа, Тарсис, Буковский, Ерофеев, Зиновьев, Саша Соколов и многие другие нашли себе месте на страницах этой удивительной книжки, рядом с официальными, маститыми, членами, о которых Прешак отзывался не без иронии. В 1977 году она вышла (и я получил гонорар за сотрудничество в виде фотоаппарата: эта мемуарная пометка свидетельствует о простоте тогдашних нравов). Спустя пять лет жизненное течение унесло меня прочь от литературных кругов и занятий. И только в 1997 году я вновь встретил Алена Прешака и узнал, что и эта маленькая книжка имела свою судьбу. А именно, она была изъята из библиотек и книготорговли и больше не существует официально.
Вскоре после выхода «La littérature soviétique» в Министерство образования поступила петиция, подписанная некоторыми преподавателями русского языка и литературы во Франции. По рассказам видевших эту кляузу, она обвиняла в субъективности трактовки темы, в умалении роли соцреализма и в «раздувании роли диссидентства» в литературе и вообще в стране победившего социализма. И совершилось неслыханное: книга была официально изъята из продажи, из библиотек и из списка наименований серии! Она спаслась только в виде… японского издания! Чья-то длинная рука к.г.б. туда не дотянулась.

Для Александра Богословского – одного из имевших отношение к изданию этой

книги, – ее ликвидация имела катастрофические последствия. Он упоминается в ней как Alexandre B. на стр. 114. Обжегшись на деле Синявского-Даниэля, – кагебисты не ожидали такой волны протестов против ареста двух писателей, печатавших своих произведения на Западе под псевдонимами, – они в данном случае сначала организовали уничтожение книги. Затем они арестовали Богословского и отправили на 3 года в лагерь, зная, что возможным защитникам его сослаться на книгу уже нельзя. 

В парижском книжном салоне в марте 2005 года было забавно видеть некоторых авторов, которых «никто не знает», как утверждала петиция четверть века тому назад. Не пожимали ли руку Пригова или Л. Рубинштейна – руки, ее когда-то подписавшие? Вот было бы просто забавно, как в какой-нибудь истории Хармса: «Прорвался, собака, – подумал профессор, широко улыбаясь навстречу известному литератору».
Спустя время, вероятно, мы сможем «поименно вспомнить всех», кто пакостил и во Франции. Если, конечно, еще будет интерес к этим тусклым людям (которым, как утверждали, тогда помог добиться цели один видный бывший советский исследователь).
Если будет еще интерес… В. Батшев в своем «Литературном календаре» в «Литературном Европейце» воспроизвел однажды список голосовавших за исключение Пастернака. Прочитав две-три фамилии, я почувствовал скуку и отложил. Наверное, не только я. Так и наступает забвение злых.
Недавно Ален Прешак завершил главный труд своей карьеры слависта, выпустив трехтомник о жизни и произведениях Ильфа (Илья Файнзильберг, 1897-1937) и Петрова (Евгений Катаев, 1903-1942). Он известен как переводчик этих писателей. Он был также один из первых, кто переводил Булгакова и Солженицына на французский язык.
В основу исследования положена докторская диссертация Прешака. Серьезный анализ этого огромного труда еще предстоит. Некоторые темы совсем новы: например, смерть обоих писателей. Ильф умер официально от туберкулеза, но на удивление быстро и после ряда необъясненных ситуаций.
Кроме литературы и истории России, страстью Алена Прешака был также кинематограф. Конечно, уничтожение книги никогда не безболезненно для автора, даже во Франции. И личная жизнь ученого не избежала ударов: взрывоопасная женитьба на пианистке Ирине Ермаковой, рождение дочери красавицы Елены, трудный развод. Наконец, духовный кризис и обращение в баптизм. Но и здесь, казалось бы, в тихой гавани, ученого ждали испытания.
---------------------------
Alain Préchac. La littérature soviétique. « Que sais-je?» N° 1688. Presse Universitaire de France, Paris, 1977
 Alain Préchac. Ilf et Petrov témoins de leur temps. Stalinisme et littérature. L’Harmattan, Paris, 2001. 999 p.

Добавление о судьбе семьи Прешака

[Александр Зацепин, композитор]: ... Но были и личные причины. Я женился на француженке. Женевьева Прешак была сестрой моего приятеля Алена, который женился на русской женщине и жил в Москве, и жена которого была подругой моей жены. Уловили нить?
-- Уловила главное -- ради жизни в Европе вы расстались со своей женой.
-- Нет. К моменту знакомства с Женевьевой я был одинок, моя жена, к сожалению, умерла. А у Женевьевы судьба тоже была непростая: в молодости отец запретил ей выходить замуж за любимого человека, и от отчаяния она ушла в монастырь. Через двадцать лет Женевьева покинула стены монастыря и приехала к брату в Москву, где мы познакомились и вскоре расписались в Грибоедовском загсе. И вот после регистрации брака идем в гостиницу «Космос», где она жила, а навстречу трое в штатском. Встали в дверях и просят предъявить паспорт. Я по-английски объяснил жене, чего они хотят. Женевьева решила, что нас сейчас арестуют и трясущимися руками вынула из сумочки свои документы. Увидев иностранный паспорт, нас пропустили внутрь. Благо, мне свой паспорт не пришлось предъявлять, а то бы точно нашли к чему придраться. По законам СССР я, даже будучи мужем, не имел права оставаться в гостиничном номере иностранки, а она соответственно -- у меня в квартире. Нам не разрешили поехать в рузский Дом творчества, а в Дом творчества в Иванове я с огромным трудом добился разрешения. К тому же Женевьеву несколько раз в нашем аэропорту обыскивали, перерывали все вещи в чемодане. Французская женщина не могла себе позволить оставаться надолго в такой стране, и поэтому мы решили несколько месяцев пожить в Париже, потом приехать в Москву, а там уже решать, где окончательно обосноваться. Но в ОВИРе сказали, что на полгода, как я хотел, визу не дадут, надо оформлять документы на постоянное место жительства. Я оформил. Но брак с Женевьевой продержался всего четыре года, потом мы расстались.

Ольга Лунькова. Интервью с Александром Зацепиным. "Огонек" 2002 №4732